Вожделенный китч внутри желания

Относительно молодая галерея Sobo, основанная маститыми представителями художественной сцены Петербурга, открывает искушенной публике новые горизонты — в пространстве представлен проект «Мамахуху» московского художника Маресия Иващенко. Приятно видеть шаг в сторону выхолощенного, но современного художественного языка от вновь набирающего обороты «русского бедного».

Проект, сделанный художником во Владивостоке (в его родном городе), приближает и легитимизирует «водные» и «рыбные» нарративы внутри самой серии. Не зря фотография водного простора становится фоном или базой для остальных образов, как бы связывая для зрителя воедино все происходящее. В работах видны переплетения образов вожделеющих машин и крупноплановых кадров со вспышкой, отсылающих к американской послевоенной фотографии — к Нэн Голдин и ее последователям. Ультрамодная образность «отвратного» рука об руку идет с огламуризацией смысла — это видно в отрешенных, но красиво снятых и помещенных на лайтбокс приборах, несущих потенциальность удовольствия, и в портретах, немного приправленных несколько раз упомянутой куратором «эстетикой уродливого», хотя от уродливого здесь только скудость смысла.

Кэмповым рыбаком, вылавливающим жемчужины, называет куратор Иващенко, но что, если кэмпа уже 50 лет как нет, и для дальнейшего заострения зрения внутри поля искусства требуется конкретика, а не тотальность размытия? Поток неразборчивости и самовоспроизводства в избытке присутствует в медиапространстве соцсетей и на рынке. Есть ли смысл вторить ему — вопрос, остающийся на полях этой заметки.

Куратор сопровождает зрителя в рассуждении о китчевости современности: «Отравленная вода — это китч. И он абсолютно естественен и вездесущ. Его можно уподобить первоэлементу, архэ из древнегреческой натурфилософии. Место Фалеса, считавшего началом всего сущего воду, занял Климент Гринберг, назвавший китч “первой в истории универсальной культурой”. Китч обволакивает все, не оставляя ничего уродливым». После манифеста Гринберга прошло почти сто лет, и в художественном поле у него были как сподвижники, так и ярые противники. Насколько актуально сейчас размышлять о «китче» так, будто не было Фрида и Краусс, когда явление явно переросло себя и существует уже в девятом поколении своего аналогового прародителя? Этот вопрос остается открытым для зрителей.

«Всё достойно быть красивым. Нефтяные разливы — это мушки на лице капиталистической планеты», — продолжает куратор. В целом понятна эта рамка тотального принятия, сама ставшая продуктом капиталистического взгляда и встроившаяся в его экономические законы наравне с эстетикой отвратительного.

«Либидо, как вода, льется везде, поэтому каждый сызмальства учится мейкапу и соблазнению. Кожа, резина и слизь — любая материя может быть бьютифицирована». Мы видим, как с одного снимка на другой перетекает желание: где-то — в форме массажера, где-то — в виде рыбы на лице. Но возникает вопрос: что открывается нам помимо воплощенного желания самого художника? И что делать дальше с этими образами? Довольно однозначный ответ есть в кураторском тексте: «Купить и украсить ими свое жилище».

Играя в соблазнение и предлагая купить себя, обнажается главный закон капиталистического потребления: любое желание, будучи сформулированным, немедленно превращается в товар. Однако для критического высказывания (коим данная работа позиционируется) необходим внутренний разрыв этого механизма на одном из семантических уровней. Пока вопрос о том, происходит ли этот разрыв или мы наблюдаем лишь его точную, ироничную симуляцию, остается открытым. Любопытно будет понаблюдать за дальнейшими шагами художника и тем, как будет эволюционировать его художественный язык.